Повинуясь моей судорожной жестикуляции, догадливая Лидка притащила из погребца фляжку с арманьяком. Набулькала в стопку и деликатно влила его мне в рот. Подождала пару секунд и повторила процедуру. Затем метнулась к столу и вернулась с ложкой паюсной икры.
— Мля!!! — я сразу обрел дар речи, послушно слопал кусок красноватой, пахнувшей дымком массы и ткнул скрюченным пальцем в Веренвена. — Ты!!! Говори…
— Дык…
С каждым его словом, я все больше понимал, что наказывать его вроде бы не за что. Действовал капитан вполне правильно, даже мудро. С мели шебеку сняли благополучно и сразу ушли в открытое море. Лишних встреч с судами избегали, курсировали, насколько ветер позволял, вдоль побережья. Баркас исправно ждал меня на берегу, но когда по пляжу стали активно шастать стражники и прочий военный люд, они ушли назад на шебеку. Тем не менее, Веренвен активно мониторил берег, оставив наблюдателей, которые должны были при моем приближении подать сигнал дымом. В роли наблюдателей подвизались близнецы, категорично вызвавшиеся охотниками. И они таки сигнал подали — оказывается, я их не видел, но они‑то разглядели — едва ли, не в самом начале нашего пути по берегу, так как прихватизировали для благих целей мою подзорную трубу и сидели высоко в скалах. Веренвен увидев сигнал, сразу спустил на воду баркас. Вот как бы и все. И рвать не за что…
Хотя, как это не за что? Млять, но мы же чуть не утонули!!! Патруль, к счастью, так ничего и не заметил, затем благополучно свалил, но начался прилив и мы оказались в полной заднице, то есть, в крайне бедственном положении. Момент, когда можно было безопасно уйти на берег, был безвозвратно упущен — тогда еще стража не убралась, так что пришлось уцепится за камень и болтаться в воде, как дерьмо в проруби. Сам‑то, я, может и выплыл бы, но с Клаусом… а бросить его… словом, вы все сами понимаете. И как поступить? Не — ет… порвать все‑таки требуется…
— Пшли вон… — буркнул я, неимоверными усилиями погасив в себе злобу. — Стоять уроды… Питер, jakor tyebe v zad, гребанный баталер, выдай из судовой казны этой гребаной шайке alkogolikov по половине гульдена. Каждому. И себя не забудь, сволочь ты эдакая. А матросам по два патара*, во ознаменование счастливого спасения господина.
— Господин шаутбенахт!!!
— Все, пшли и не благодарите своего самого лучшего и самого милостивого господина. Меня, то есть…
Вместо облагодетельствованного командного состава в каюте нарисовался Исаак. Он притащил целую бадейку какой‑то неимоверно пахучей мази и стопку войлочной ветоши.
— Ой, вей! Судя по тому как веселились эти шлемазлы, вы господин, опять их наградили… — еврей состроил горестную рожу. — Нет, что бы отметить человека, который действительно, не щадя живота своего, радеет о вас. Правильно говорила моя мамочка, мир таки несправедлив…
— Не причитай. С тобой будет отдельный разговор. Что это ты притащил?
— А вам не все равно господин? — Исаак развел руками. — Главное, что эта штука сейчас будет вас спасать.
— Ну, да… и не дерзи мне окаянный lepila…
Дальше меня натерли мазью, которая немедленно стала жечь как адский огонь, а потом, немилосердно надраили ветошью — точь в точь, как медный котелок. И цвета, я стал, соответствующего. Матерился в голос — процедура оказалась крайне неприятной, а Клаус, так вообще, вопил благим матом и грозился зарезать клятого еврея самым жутким способом. Но быстро угомонился и заснул прямо посреди процесса. Подействовало.
Посреди ночи я проснулся от осторожного прикосновения ко лбу. Открыл глаза и увидел в неровном свете лампы закутанную в шаль Лидию. Девушка сидела на краешке кровати и прикрыв глаза тихонько напевала:
— Святая Катерина, пришли мне дворянина…
— Почему не спишь?
— Вот, встала жар у вас проверить, господин.
— Не ври, ты еще не ложилась.
— Ой… — девчонка смущенно прикрыла глаза ладошкой. — Я вот больше никогда вам врать не буду, господин. Порукой мне в том Святая…
— Я не гневаюсь. Иди ко мне. Продолжай, что ты там напевала?
— Я стыжусь господин…
Вдруг меня как током ударило. Как я раньше не догадался?! Это же песенка Кэт из кинофильма 'д'Артаньян и три мушкетера'. Твою же мать!!! Но почему‑то она ее поет на языке франков. Текст, конечно, слегка изменился от перевода, но все еще легко узнаваем.
— Откуда ты ее знаешь. Говори, я приказываю…
— Это немного печальная история господин… — Лидия вздохнула. — Меня‑то, сразу к делу в веселом доме, приставлять не стали — мала еще была. Мама Фелиция сначала отдала меня на обучение своей компаньонке, маме Кэтрин. Но она любила когда ее называют tyotya Katya. Добрая была женщина, дай ей Господь счастья. Очень красивая и умная. Многому меня научила.
— Как ты говоришь, она себя называла? — у меня от удивления чуть глаза на лоб не вылезли.
— Tyotya Katya. Она эту песенку, не по нашему пела, но я слова почти не помню. Она была не местная, а из… как же она говорила? — Лидия наморщила лобик. — Urkaina? Кажется так. Это где?
— Может Ukraina?
— Да, да, господин. А вы откуда знаете? Из города Kuyev.
— Kiyev.
— Точно! А вы ее знали господин?
— Где эта Кэтрин сейчас?! — я в возбуждении вскочил на кровати.
— Уехала господин… — Лидия печально вздохнула. — Продала свою долю маме Фелиции и уехала. Как раз, за пару дней до того, как вы меня сняли. Ее увез очень богатый купец из Каталонии. Очень богатый и очень старый. У нас поговаривают, что они даже тайно обвенчались.
Вот так… а я‑то грешным делом думал, что здесь, я один такой попаданец. Все сходится: песенка однозначно из двадцатого века. Да и по хватке угадывается хохлушка — у меня самого жена такая была. Ну… до моего попадания, конечно. Лидка говорит, Катя многому ее обучила — то‑то девчонка и не испытывала особого отторжения перед прелестями орального секса. А я дурень, дивился такой странной, как для пятнадцатого века, раскованности. Только вот не повезло с попаданчеством этой Кате — даже представить страшно, что ей испытать пришлось. Однако выправилась, умудрилась уцелеть, да еще прилично устроилась. Уважаю! М — да… надо теперь держать ушки начеку. Попал я, попала она, вполне вероятно, были и будут, еще прецеденты. Во всяком случае, такую вероятность полностью исключать нельзя. Встретить брата попаданца — это конечно хорошо, но и одновременно опасно. Люди‑то в современности совсем другие. Етить твою в качель!!! Даже не знаю, радоваться мне или печалиться. Хотя, собственно, чему печалиться? Дай ей Господь удачи…